Рейтинг: 4.1/5.0 (1886 проголосовавших)Категория: Бланки/Образцы
Учебно-методическое пособие по исторической грамматике русского языка рассчитано на то, чтобы помочь студентам-заочникам самостоятельно овладеть предметом в межсессионный период. Теоретическая часть представляет собой краткое изложение основных вопросов, рассматриваемых в курсе исторической грамматики русского языка (более подробное освещение того или иного вопроса см. в рекомендуемой учебной литературе). Изложение теоретического материала сопровождается примерами и таблицами. В пособии имеются проверочные тестовые задания по фонетике и морфологии; ключи к тестовым заданиям позволят студентам-заочникам оценить, насколько полно и точно усвоен теоретический материал. В конце каждого раздела указаны упражнения, которые помогут студентам подготовиться к зачету и экзамену. В пособии приводится план морфологического разбора разных частей речи и порядок анализа текста, а также имеется образец анализа древнерусского текста, что дает возможность студентам правильно выполнить одно из заданий домашней контрольной работы и подготовиться к экзамену.
Приведенный ниже текст получен путем автоматического извлечения из оригинального PDF-документа и предназначен для предварительного просмотра.
Изображения (картинки, формулы, графики) отсутствуют.
«Право на использование для исследования сторонних материалов оговорено в статье 1274 Гражданского кодекса РФ о свободном использовании произведения в информационных, научных, учебных или культурных целях.»
Есть на сайте Стихи.ру один интересный автор Ад Минус, который однажды попробовал сделать весьма прелюбопытную попытку написать произведение на древнерусском языке. В плане эксперимента это было, конечно, интересно, но результат по моему мнению был весьма неудачным. Видите ли, одно дело достаточно хорошо понимать и анализировать какой-то другой язык, а совсем другое что-либо написать на нем. К примеру, на сайте Стихи.ру мне приходилось видеть немало авторов, которые переводили что-то с польского на русский язык, но я редко видел кого-либо, кто переводит с русского языка на польский. И вообще, если честно сказать, не видел тут (на сайте) переводов на польский язык произведений Высоцкого и Есенина, что достаточно сложно даже для тех, кто говорит на этом языке с детства. Добавлю только, что на сайте Стихи.ру у меня размещено порядка 77 переводов произведений Есенина (ссылки на 104 мои публикации на польском языке http://www.stihi.ru/2011/11/03/4061 ). Впрочем, я отвлекся от темы.
Возвращаясь к теме экспериментального текста на древнерусском языке вышеуказанного мною автора, я решил внимательно проанализировать его, и нашел ряд существенных недочетов. Во-первых, при ближайшем прочтении я обнаружил, что данное произведение является отчасти компиляцией древнерусского текста «Слова о законе и благодати» — одного из древнейших памятников древнерусской литературы, написанного митрополитом Илларионом в середине XI века, и также текста «Слова о полку Игореве», написанного примерно в XII-ом, что, впрочем, самим автором не скрывалось, так как было написано в плане эксперимента. Дело, однако, даже не в этом, а в том, что в самом тексте обнаружилось немалое количество грубейших ошибок, что говорит, что этот автор знает древнерусский язык на уровне любителя, но не более, что мною будет полностью доказано после подетальной разборки текста. Итак, вот сам оригинальный текст автора Ад Минус (проверить можно также через сохраненные копии поисковиков) http://www.stihi.ru/2010/12/31/6610 :
«Бяше Слово искони - иже въ плоть одевься,
Къ живущиимъ человекомъ на землю съниде.
Вера благодетьнаа по всеи земли простреся
И до нашего языка русьскааго доиде.
Слепи бехомъ очима - ныне съмысломъ венчаныи
Не закалаемъ бесомъ другъ друга.
Нъ ослеплени невидениемь очима сердечныими -
Дерзу грозу въерожимъ по яругамъ.
Коли егда хотяше мало ли ны бяшетъ -
Не ковати крамолу, не творити клюкы.
Собьстъво ны растяшеть, бывъши тутън станяше,
Нъ имамы быти - яко веяти подъ облакы.
Заглади рукописание всихъ съблазнъ нашихъ,
Душу съхраньшу съ богатеством добрыими делы,
Правдою бе облеченъ, крепостию препоясанъ,
Не отверзи - въсиа разумъ въ сердци ны.
Быти намъ въ погыбели, еже бесомъ въследовати,
Гугънахомъ языкы нашими - нъ знаеми намъ пути:
Бо есмы въ земли не въ худе, пусте и неведоме -
Нъ въ Руське, яже слышима есть всеми конци земли.»
Привожу текст данного автора как есть. Поработав над этим текстом, я решил сделать корректировку в качестве варианта для исправления (он будет приведен ниже, после разбора экспериментального текста автора). Сделав правильный и грамотный текст, я смог лучше понять основные критерии и подходы автора к созданию подобного текста. Во-первых, давайте сначала поговорим о том, из какого текста исходил первоначально автор при создании своего экспериментального произведения. Как оговаривалось выше, это прежде всего древнерусский текст «Слова о законе и благодати», написанный под сильный влиянием церковнославянского в отличие от текста «Слова о полку Игореве», который написан на языке народа и на другом наречии. При внимательном анализе мы обнаруживаем сходство со следующими текстами. На автора ссылка выше, на «Слово о законе и благодати» здесь http://www.fidel-kastro.ru/history/rossia/illarion.htm
1. «Слово о законе и благодати», XI век: «Къ живущиимъ бо на земли человекомъ въ плоть одевься приде, къ сущиимъ же въ аде распятиемь и въ гробе полежаниемь съниде, да обои, и живии и мертвии познають посещение свое и Божие прихождение и рзумеють, яко тъ есть живыимъ и мертвыимъ крепокъ и силенъ Богъ.»
Автор Ад Минус, XXI век: «Бяше Слово искони - иже въ плоть одевься,
Къ живущиимъ человекомъ на землю съниде.
Вера благодетьнаа по всеи земли простреся»
2. «Слово о законе и благодати», XI век: «И потыкающемся намъ въ путех погыбели, еже бесомъ въследовати и пути, ведущааго въ живот, не ведущемь, къ сему же гугънахомъ языкы нашими, моляше идолы»
Автор Ад Минус, XXI век: «Быти намъ въ погыбели, еже бесомъ въследовати,
Гугънахомъ языкы нашими - нъ знаеми намъ пути».
Как мы можем сразу заметить, тексты очень близки. Теперь рассмотрим близкие тексты из легендарной русской поэмы «Слово о полку Игореве» http://old-russian.chat.ru/05slovo.htm
«Слово о полку Игореве», XII век:
1. «влъци грозу въсрожатъ по яругамъ»
2. «сеяшется и растяшеть усобицами,
погибашеть жизнь Даждьбожа внука,
въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась.»
«И начяша князи про малое
"се великое" млъвити,
а сами на себе крамолу ковати.»
«Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше
и стрелы по земли сеяше.»
«А князи сами на себе крамолу коваху,
а погании сами,
победами нарищуще на Рускую землю»
3. «иже истягну умь крепостию своею»
Автор Ад Минус, XXI век:
1. «Дерзу грозу въерожимъ по яругамъ» (опечатка: правильно «въсрожимъ», у него вместо буквы «с» буковка «е»).
2. «Не ковати крамолу, не творити клюкы.
Собьстъво ны растяшеть»
3. «Правдою бе облеченъ, крепостию препоясанъ,
Не отверзи - въсиа разумъ въ сердци ны.»
В общем мотивы и отчасти заимствования из древнерусских текстов налицо и это вполне нормально в экспериментальных работах. Это ведь эксперимент, не более.
Теперь поговорим об огрехах этого экспериментального текста. Начнем по порядку. Во вступительной части экспериментатор использовал форму прошедшего времени глагола «быть» — бяше, что является уже само по себе не очень грамотным, так как чаще эта форма употребляется в пояснительной речи, а следовательно, уместнее было бы использовать форму прошедшего времени «бе». И вот вам положительный пример этого из «Евангелия от Иоанна» (в церковнославянском грамматика, в общем, та же) http://bibleonline.ru/bible/csl/43/01/ :
«В начале бе слово, и слово бе к Богу, и Бог бе слово.
Сей бе искони к Богу:
вся тем быша, и без него ничтоже бысть, еже бысть.»
Как видим, в аналогичной фразе «Евангелия от Иоанна»: «Сей бе искони к Богу», стоит форма «бе» (был, была, было), а у рассматриваемого нами автора «бяше», что не очень грамотно, да и начало фразы непосредственно с глагола уже само по себе не совсем правильно, что больше характерно для вопросительного или пояснительного предложения. Показательным примером для этого служит начальная строка «Не лепо ли ны бяшетъ, братие» из древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве». Наличие частицы «ли» подтверждает, что предложение вопросительного характера. А в произведении автора вопрос по отношению к какому-либо предмету не задан. Также, если у нас должна стоять другая форма прошедшего времени, то соответственно и последующая должна быть другой, а следовательно, должно быть именно так: «Слово бе искони, иже ся одело есть въ плоти.» (глагольная частица «-ся» часто писалась отдельно от глагола и могла стоять совершенно произвольно как самостоятельная часть речи). Но это ладно. Смотрим дальше. А дальше у нас просматривается одна интересная деталь. Мотив самого Слова у автора конечно же проступил из самого текста «Евангелия». И всё бы хорошо, да только в «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона говорится о вочеловеченном Боге, что уже имеет отношение к одушевленному лицу, а вот у современного автора мы имеем дело с аморфным Словом, которое хотя и обожествлено в тексте «Евангелия», но в грамматическом отношении имеет отношение к неодушевленному (вещественному) плану. И хотя в современном языке разницы нет, но в древнерусском, как и в церковнославянском различие было разительное. Человек или Бог мог приходить к людям, а Слово, даже облекшись во плоть, по нормативам того языка могло только появиться среди живущих, т. е. для языка того времени была достаточно устойчивая лексема «въ живыхъ» с парадигмой ударения, характерной и для современного русского языка. Следовательно получаем вот такой текст: «Въ живыхъ убо к человекомъ на землю съниде.» Далее мы опять натыкаемся на один специфический нюанс. Дело в том, что в Древней Руси слово «язык» чаще употреблялось в значении «народ», а для слова «язык» служило другое слово, хорошо известное нам слово «речь». И поэтому в четвертой строке должно уже быть только так: «И въ языцехъ нашихъ къ речи русьтей доиде.» После употребления оборота «къ речи» само собой вытекает пояснительное «ктому» (еще), т. е. мы были еще слепы. Слово «съмыслъ» там должно было употребляться в сочетании с предлогом «въ» после добавочного пояснительного «зато». Следовательно правильно: «Ктому слепи бехомъ очима, зато ж ныне въ съмысле венчаныи.». А вот дальше. Только не падайте со стула, это еще не кульминация! Дело в том, что в древнерусском языке вместо современной формы «друг другу» употреблялась форма «на себе», что мы явственно видим в нескольких местах «Слова о полку Игореве» http://old-russian.chat.ru/05slovo.htm :
1. «И начяша князи про малое
"се великое" млъвити,
а сами на себе крамолу ковати.»
2. «А князи сами на себе крамолу коваху,
а погании сами,
победами нарищуще на Рускую землю»
Так что опять неувязочка. Рассматриваемый автор написал «Не закалаемъ бесомъ другъ друга.», а надо было «Не закалаемъ на себе въ бесехъ». Как видите, разница есть. Даже не «бесомъ», а «въ бесехъ», ведь стилистика языка была совсем другая. Далее фраза «Нъ ослеплени невидениемь» совершенно невозможная фраза как для древнерусского, так и современного русского языка. Вдумайтесь только «ослеплены невидением?» Но это же нелепость! Ослепленным можно быть вспышкой, молнией, но никак не собственной слепотой. Это нонсенс. Аналогично звучит фраза «очима сердечныими». Глазами сердечными? Эта фраза поставила меня в тупик. Я никак не мог понять, что автор имел в виду. В конце концов я тут провел параллель с аллегорией и решил построить фразу таким образом: «Нъ ослеплени бяхомъ взоромъ въ слабосердии». Литературно ее можно было бы интерпретировать «Но ослеплены мы были малодушным помыслом». В таком виде фраза начинает как-то вязаться со смыслом. Фраза с видимой опечаткой «Дерзу грозу въерожимъ по яругамъ.» несколько меня смутила, ибо она почти полностью повторяла фразу из «Слова о полку Игореве»: «влъци грозу въсрожатъ по яругамъ», но была не в контексте волков, а в отношении нас, людей. Если правильно, то надо было поворачивать фразу по отношению друг к другу, а следовательно так: «Дерзу грозу въсрожимъ на себе по яругамъ.» Далее, «коли» и «егда» (когда) никогда вместе не употреблялись, так как они синонимичны. Пример употребления http://feb-web.ru/feb/slovoss/ss-abc/ss4/ss4-1201.htm :
«Да яже мьньши рыба, то тою се кръмить великаа, да аще и коли се лучить малеи рыб; мьньшю себе пожрети, то бываетъ, егда и обе большия тою рыба пожретъ.» Шест. Ио. екз. 166 об. (1263 г.).
Так что одно с другим не вяжется. Но это ладно (в который раз. ). А вот эту фразу — «Коли егда хотяше мало ли ны бяшетъ», если читать частями, то это еще ничего, но фраза целиком у человека знающего вызовет улыбку иронии. Вы только вдумайтесь: «Коли егда хотяше мало ли ны бяшетъ» в переводе означает «Коли когда хотело, мало ли нам было»! Сразу вспомнилось «Не лепо ли ны бяшетъ, братие. » из «Слова о полку Игореве». Первый глагол-то по идее должен быть возвратным, ибо по идее имелось в виду «Если же хотелось, мало ли нам было». Получается, проглочена частица «ся». И «коли» и «егда» в этом случае неуместны и очередная фраза должна быть следующей: «Аще же ся хотяше, мало ли ны бяше». В последующей фразе под словом «собьство» скорее всего имелось в виду «своеволие», хотя в других значениях оно переводится как «свойство, сущность, общность, личность, лицо и ипостась». Следовательно далее речь должна была пойти о чем-то родном и свойском для древнерусского человека. Именно поэтому я построил фразу следующим образом: «Собьство ны растяше, бывъши въ своистемъ». А вот следующая строчка ввела меня в ступор: «Нъ имамы быти - яко веяти подъ облакы.», т. е. прямо по-русски «Но имеем быть — подобно веять под облаками». Провертев в голове всё, что могло «веять под облаками», мне вспомнилась довольно устойчивая древнерусская фраза «яко птыць под облаками». Вау! И на этот раз всё срослось! Имеем здесь «Нъ имамы быти, яко птичь подъ облакы.», где «птичь» собирательное, эквивалентное множественному числу. Пример из «Слова о полку Игореве»: «нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди». Далее к фразе «добрыими делы» (добрыми делами) пришлось добавить предлог «съ», так как аналогичная фраза в древнерусском языке часто употреблялась в связке с этим предлогом. Аналогичная ситуация наблюдалась и в староболгарском. Невнятную фразу «Не отверзи - въсиа разумъ въ сердци ны» заменил на более понятную «Не отверзе уст плънымъ умомъ въ сердци ны». А вот далее самое интересное! Называется, добрались. Разбираемый нами автор неправильно употребляет древнерусский падеж, что окончательно меня убеждает во мнении, что о древнерусском языке он имеет представление совершенно поверхностное. Цитирую две последних его строки:
«Бо есмы въ земли не въ худе, пусте и неведоме -
Нъ въ Руське, яже слышима есть всеми конци земли.»
Это грубейшая ошибка, потому что предложный падеж в древнерусском языке (не нужно путать с церковнославянским) для прилагательных часто имел окончание «ей», а для прилагательного «Руська» (им. п.) в предложном падеже имел форму «Русьтей или «Рустей». И вот убедительные примеры:
1. «Житие Сергия Радонежского» http://www.rhistory.ru/Istochniki06_031.html :
«при архиепископе Констянтина града Каллисте, патриарсе вселеньском, в земли же Русьтей в княжение великое Тверьское при великом князе Димитрии Михайловичи»
«Слава Богу, показавшему нам житие мужа свята и старца духовна, преподобного Сергия в земли нашей Рустей»
2. ЛЕТОПИСЬ ПО ТИПОГРАФСКОМУ СПИСКУ http://krotov.info/acts/16/possevino/tipograf2.html :
«В лето 6602 створи миръ с Половци Святополкъ и поятъ женоу себе дщерь Тоугортоканю, Половечьскаго князя. В се же лето приидоша пруси на Роускоую землю августа 26 и поядоша всякоу траву и многа жита. И не бе сего слышано въ днехъ пръвыхъ в земли Рустей.»
3. По «Новому летописцу» http://historylab.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=14&Itemid=8 :
«Бысть в то же время, умножишась разбойство в земле Рустей,
не токмо что по пустым местом проезду не бысть, ино и под Москвою быша разбои велицы»
4. «Сказание о святых иконописцах» http://www.sedmitza.ru/text/739635.html :
«Отвещание любозазорным и сказание вкратце о святых отцах, бывших в монастырех, иже в Рустей земле сущих»
5. Летопись, «Степенная книга» http://www.rusland.spb.ru/zv_1_3a.htm :
«От них же начат быти в Рустей земли ангелоподобное пение, изрядное осмогласие, наипаче же трисоставное сладкогласование и самое прекрасное демественное пение в похвалу и славу Богу и Пречистой его Матери».
Дополнительно, из работы академика А.М. Панченко цитата из «Степенной книги» http://panchenko.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=2332
«Егда проповедал слово Божие в Синопии и в Херсонии, и оттоле бывшу ему на реце на Днепре, и тамо на горах помолися и крест постави, и благослови и пророчествова на том месте бытие Киева града и всей Рустей земли святое крещение. Оттоле же пришед, идеже ныне Великий Новград стоит, и тамо жезл свой водрузи во веси нарицаемой Грузине, идеже ныне есть церковь во имя святого апостола Андрея Первозванного. Прообразоваше же. крестом на Рустей земли священное чиноначалие. Жезлом же преобразив Руси царское скипетроправление. »
Комментарии, как говорится, излишни. Последний прокол со словом «Руське» для предложного падежа в древнерусском, когда правильно «Русьтей» (вариант написания: Рустей), довольно серьезный, но, я полагаю, на ошибках учатся. Таким образом, проработав весь рабочий материал разбираемого автора, что до его экспериментального текста, я получил в качестве варианта текст для корректировки. И вот что мы имеем:
«Слово бе искони, иже ся одело есть въ плоти.
Въ живыхъ убо к человекомъ на землю съниде.
Вера благодетная по всей земли простреся
И въ языцехъ нашихъ къ речи русьтей доиде.
Ктому слепи бехомъ очима, зато ж ныне въ съмысле венчаныи.
Не закалаемъ на себе въ бесехъ,
Нъ ослеплени бяхомъ взоромъ въ слабосердии,
Дерзу грозу въсрожимъ на себе по яругамъ.
Аще же ся хотяше, мало ли ны бяше,
А не ковати крамолу, клюкы же не творити.
Собьство ны растяше, бывъши въ своистемъ,
Нъ имамы быти, яко птичь подъ облакы.
Заглади рукописание всея похоти нашея
Душу съхраньшу въ богатстве съ добрыими делы,
Правдою бысть облеченъ, крепостию препоясанъ,
Не отверзе устъ плънымъ умомъ въ сердци ны.
Быти же намъ въ погыбели, еже бесомъ въследовати,
Гугънахомъ языкы нашими, нъ суть знаеми намъ пути:
Бо есьмы въ земли не въ худей, не въ пустей и не въ неведомей,
Нъ въ Русьтей, яже слухомъ тече по всей земли.»
Как видите, ничего невозможного нет. Кстати, мне приходилось переводить на древнерусский язык и свой собственный современный текст в плане эксперимента. Текст совершенно оригинальный и не имеет аналогов в отличие от предыдущего. Надо сказать, что всё гладко не обошлось. В древнерусском тексте не было слова «туннель», так что пришлось его специально придумать. В древнерусском тексте слово «туннель» переведено мною как «безвестенъ лазъ». Это было единственно возможным решением для интерпретации. Заимствование из современного языка было допустимо (первоначально я исходил именно из этого варианта), но я решил все-таки найти подходящий эквивалент для интерпретации этого слова. Со словом «плазма» было значительно проще. Слово «плазма» (греч. plasma — вылепленное, оформленное) является греческим, и оно было известно в Древней Руси под своим архаичным значением, так как Древняя Русь была правопреемницей культурного наследия православной греческой Византии. Само собой разумеется, что самого понятия «плазма» в современном понимании этого слова в древнерусском языке не было, как и не было слова «туннель», но мы ведь живем в современном мире, где для многих вещей в древнерусском языке просто не было слов, а следовательно, некоторые слова при переводе на древний язык необходимо интегрировать для текста с проблемными и специфическими местами, где недостает слов, либо их следует создать из того материала, что имелся в наличии в древнем языке. Используя известную близость современного русского и древнерусского языка, это несложно сделать, и это в любом случае пришлось бы делать, если бы вам в голову вдруг пришло перевести учебник физики на вымерший древний язык, который вы хотели бы восстановить среди ныне живущих. И подобный опыт в настоящем имеется, когда в другой такой же древний, но оживленный язык было интегрировано множество недостающих слов из современных европейский языков для использования на Земле Обетованной. Это случай совершенно уникальный, потому что восстановлен был уже практически вымерший один из ближневосточных языков, который вместе с современными языками зазвучал с новой силой. Что касаемо вообще переводов, то казусы при переводах иногда случаются. И это далеко не редкость. К примеру, небезызвестный нам Д. С. Лихачев допустил грубейшую ошибку при переводе фрагмента «Слова о полку Игореве»: «Нъ рекосте: «Мужаемься сами преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ». Последний он переводит так:
«Но сказали вы: "Помужествуем сами:
прошлую славу себе похитим,
а будущую сами поделим!"» (из перевода Д. С. Лихачева; цитата из статьи
«Передняя слава» http://rousseau.livejournal.com/305725.html?thread=4189757 ;
также см. полный текст перевода Лихачева: http://www.gramma.ru/LIT/?id=2.5 )
Но это грубейшая ошибка, так как в данном тексте под «предней славой» имеется в виду «слава будущая», а «задняя», что естественно, – «прошлая». Ни в одном языке мира корень со значением слова «зад» не выступает ни в одном из слов со значением «будущее», не говоря уже о том, что это само по себе нелогично, а пример из Ипатьевской летописи крайне неудачен («Володимеръ же бь разумьа древняя и задняя»), так как лексема «древняя и задняя» интерпретируется совершенно иначе: «древняя и былая» или «древняя и прошлая». Кстати, большинство переводчиков перевели правильно и они в достаточной степени владели древнерусским, чтобы не перепутать «зад» с «передом». Я мог бы тут упомянуть А.Югова, Н. Заболоцкого, К. Бальмонта, А. Майкова, С. Шервинского, В. Шкляревского и многих других. Об этом подробнее можно прочесть в моей работе «Трагикомический опус вокруг нашего слова» http://www.stihi.ru/2010/11/06/2249. Предлагаю вашему вниманию перевод моего произведения на древнерусский язык. «Притча о грешномъ человеце. Перевод на древнерусский» http://www.stihi.ru/2011/10/11/2190 :
Валентин Валевский, Притча о грешномъ человеце
Единъ бе человекъ, тъй человекъ весь животъ свой имяше нужду великую въ любови человечьстей, нъ вельми грешенъ бысть. Тъй же убо въ гресехъ своихъ понесе кару и по случаю зело же болезенъ бысть. Аще бяше въ кои-то веки болезный, къ долу очи прикрыше на ложе своемъ, иже почуя душу отверсту отъ тела любо бысть взяту къ речи из самоихъ чревъ, исшедъ есть самъ паче себе и видя плоть свою грешну на ложе трудномъ. Тъй же позре, бо бысть его тело вовне, егда го узнаше, ктому мыслию страхъ изумления. Въ слабомъ уме бысть помутнение въ мыслехъ: «Почто же азъ есмь мертвъ уже. Нечто есмь мертвъ воистину?» Тогда же тугою по унынию своему токмо изорваше тишь крикомъ своимъ. А внезапу го вверзе въ безвестенъ лазъ аки подземенъ ходъ. И онде же летяше, ажно бързо, бързо. Межъ времени же почивавши, онъ тамо сягну паки въ одинъ, а съ того и в другий, понеже потщися обрести вызволения. Вотще же дея, якоже не по силомъ… Помале тъй впадну въ океяни небесъ. Не бе же въ томъ ни облакъ, ни слънца яснаго. Такоже овамо есть обаполы синева и вся пространства сияху, якобы излучаючи изъ недръ своихъ светло. Человекъ тъй плуташе въ океяни небесъ, покуда точию же не почя соглядати протекающия райския острова, киито блескомъ злата сверкаючи играху краскою радуги. Отъ того же межъ островами тъй узре бесподобная красы существа, плазмовидныя по телесемъ. Пролетаху мимотекуще и помале исчезаху въ глуби тиихъ кораблий-острововъ. Дондеже текло се, донележе тии плазмовидныя существа не узряху го и не стаху притекати, оточати, налетаючи сонмомъ нань да вкруге него, выявляючи длянь любопытство и изумление. Внегда же ся собрати зде великое множество, нежданно ся изъявило есть величайшее изъ плазмовидныхъ существъ, до зела наистаршее. Тое притекло къ человеку, коего видъ бысть по чертомъ своимъ къ вопрошению: «Почто пришедъ еси въ нашъ высший изъ райскихъ мировъ?» Плоть его плазмовидная изошедши буйимъ отрепиемъ, изъявляла есть гневъ по виду, а по времени духну въ человека языкомъ пламени и человекъ съ тоего духновения отскочи въ безвестенъ лазъ аки в побитие мълний, съ темъ, дабы тъй внове летяше чрезъ лази тии въ техъ путехъ, еже прежде, дондеже вспять въяве не вшедъ есть на ложе своемъ въ плоти своистыя. Егда же отверзну очи, то омертвелое тело его бысть подобию разуму вопреки. Тогда испыталъ есть руци къ движению, нъ бысть не въ силехъ, испыталъ есть гъртань къ речи, нъ звукъ супротиву. А егда омертвение изыдя из его плоти, то внезапу почуя, иже внове здоровъ есть, поне от времени его плутания въ несусветный миръ нечто сташе къ изменению въ нимъ… Уразуме, иже яко прежде ему не быти, а такоже впредь ему не грешити, зато въ душе ему бяху радость и миръ, ктому кольми паче уже не бысть страшно, якоже нынче ведаеть, еже вечна есть душа человечия и паче боятися къ ничему.
Мой оригинал на современном русском языке можно прочесть здесь (не стал приводить, чтобы не утомлять): «Притча про грешного человека» - прозаические миниатюры, 03.09.2010 03:58 http://www.stihi.ru/2010/09/03/1072
С уважением ко всем авторам сайта
© Copyright: Валентин Валевский. 2012
Свидетельство о публикации №112060400911
Учебно-методический комплекс для студентов, обучающихся по специальности 031001 «Филология» квалификация «Филолог. Преподаватель». – Горно-Алтайск: РИО ГАГУ, 2009. – 132 с.
В учебно-методическом комплексе представлены:
учебно-методические материалы по дисциплине «Историческая грамматика русского языка», включая рабочую программу, подробные планы лекций по дисциплине,
задания к лабораторным занятиям,
глоссарий,
литературу,
методические указания студентам по самостоятельной работе,
контрольные вопросы к зачету,
контрольные вопросы к экзамену,
тесты,
тексты на древнерусском языке для перевода и анализа,
приложения (образцы анализа древнерусского текста, таблицы).
Настоящий учебно-методический комплекс по курсу «Историческая грамматика русского языка» составлен с учетом рекомендаций программы «Русский язык и его история». (Программы кафедры русского языка для студентов филологических факультетов государственных университетов). Издание МГУ им.М.В. Ломоносова. М. 1997, с учетом работы Шелеповой Л.И. «Практикум по исторической грамматике русского языка: Учебное пособие. – Барнаул, 2001 и с учетом работы Е.Ф. Васеко и К.В. Горшковой «Историческая грамматика русского языка: Учебное пособие для практических занятий». – М. Филология, 1997.
Учебно-методический комплекс включает в себя: квалификационную характеристику и компетенции выпускника-филололога; рабочую программу дисциплины с технологической картой; курс лекций; планы лабораторных занятий; терминологический минимум; рекомендуемую литературу (основную и дополнительную); методические указания по самостоятельной работе студентов; тесты; тексты на древнерусском языке; контрольные вопросы, выносимые на экзамен, контрольные задания к зачету, схемы морфологического разбора, образец фонетико-морфологического анализа древнерусского текста, фонетические и грамматические таблицы.
Предисловие
Квалификационная характеристика выпускника
Компетенции выпускника
Рабочая программа
Объяснительная записка
Требования к обязательному минимуму содержания дисциплины, определённые ГОС ВПО
Технологическая карта учебного курса
Содержание учебного курса
Темы и планы лекций по дисциплине
Задания к лабораторным занятиям
Контрольная работа
Терминологический минимум
Рекомендуемая литература
Методические указания по самостоятельной работе студентов
Контрольные вопросы, выносимые на зачет
Контрольные задания к зачету
Примерные тесты
Примерный перечень вопросов к экзамену
Приложение
1. Схема морфологического анализа
Приложение
2. Тексты на древнерусском языке
Приложение
3. Образец комплексного анализа текста
Приложение
4. Таблицы
Приложение
5. Советы в помощь начинающим читать древние славянские тексты
М. КомКнига, 2006. — 512 с. — (История языков народов Европы). — ISBN 5-484-00280-Х. Объектом исторической грамматики является историческое развитие живой русской речи во всем ее диалектном разнообразии. При этом используются дошедшие до нас письменные памятники, начиная с X-XI веков. Источником сведений об истории русского языка служит также изучение процессов развития.
Киев: Вища школа, 1974. — 311 с. В книге содержатся основные сведения по исторической грамматике русского языка и материал для самоподготовки и практических работ (вопросы для самопроверки, тексты для анализа, материал для упражнений и образцы контрольных заданий). Предназначена в качестве учебного пособия для студентов заочного и вечернего отделений филологических факультетов.
Пособие для студентов заочного отделения. — Псков: ПГПИ, 2003. — 100 с. Учебно-методическое пособие по исторической грамматике русского языка рассчитано на то, чтобы помочь студентам-заочникам самостоятельно овладеть предметом в межсессионный период. Теоретическая часть представляет собой краткое излжение основных вопросов, рассматриваемых в курсе исторической грамматики.
Учебник. — М. Просвещение, 1990. — 400 с. ил. В учебнике, являющемся одним из основных пособий по исторической грамматике русского языка, излагаются сведения по всем основным темам программы. В третьем издании автор существенно переработал почти все разделы, исходя из тех новых положений, которые получили отражение в новейших трудах по исторической грамматике, а также в.
ХНУ им. В.Н.Каразина, Харьков/Украина, 3 курс, 1 семестр, 7 с. Преподаватель: Педченко Л.В. 2010 г. Историческая грамматика как раздел науки о русском языке. Задачи и объект исторической грамматики. Законы, определившие структуру слога в древнерусском языке Гласные древнерусского языка. Состав. Качественные признаки. Сильные и слабые редуцированные звуки. Дифференциальные.
КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ ДРЕВНЕРУССКОГО ТЕКСТА:
ПРОБЛЕМЫ, ПРИНЦИПЫ, МЕТОДЫ
О.Г. Каменская, Э.К. Мустафина
В статье рассматриваются основные проблемы, принципы и методы диахронического анализа, а также демонстрируется значение фоновых знаний для адекватного понимания смысла древнерусских текстов при изучении истории русского языка.
Само слово «текст» (лат. textus) означает ткань, сплетение, соединение. Поэтому важно установить то, что соединяется, и то, как и зачем соединяется. В любом случае текст представляет собой объединенную по смыслу последовательность знаковых единиц, основными свойствами которой является связанность и цельность.
Такая последовательность знаков признается коммуникативной единицей высшего уровня, поскольку она обладает качеством смысловой завершенности как цельное литературное произведение, то есть законченное информационное и структурное целое. Причем целое – это нечто другое, нежели сумма частей, целое всегда имеет функциональную структуру, а части целого выполняют свои роли в этой структуре.
Текст как продукт речемыслительной деятельности автора и материал речемыслительной деятельности интерпретатора (читателя) есть прежде всего особым образом представленное знание: вербализованное знание и фоновое знание. В тексте линейно упорядочена совокупность знаковых единиц разного объема и сложности [6], то есть это материальное образование, состоящее из элементов членораздельной речи. Однако это в целом материальное образование несет в себе нечто нематериальное – содержание (знание, событие). Более того, знание не всегда реализуется целиком вербальными средствами.
Автор обычно вербализует «разность», полученную в результате «вычитания» из замысла предполагаемых знаний интерпретатора [16], интерпретатор же, в свою очередь, «суммирует» эту разность с собственными знаниями.
Итак, для адекватного восприятия текста необходимо наличие фоновых знаний, которые рассматриваются как информационный фонд, единый для говорящего и слушающего, в нашем случае порождающего текст (автора) и интепретирующего текст (читателя).
Это важно для адекватного восприятия любого современного текста, но еще более важно для понимания канонических текстов, в том числе древнерусских. Ведь любой текст рассчитан на чье-либо восприятие: так, в нашем случае, летописец пишет свои летописи для потомков. В них нашла свое отражение многовековая история русского средневековья. Летописи – это уникальное явление отечественной культуры. Они образуют большой массив неоднородных текстов, различных по своей структуре, содержанию, направленности [13, с. 76]. Создававшиеся в разных городах и княжествах Руси на протяжении многих столетий, они являются неоценимым источником сведений о минувшем.
Древнерусские тексты, в том числе и летописные, не так элементарны, как может показаться при первом взгляде. Летописец часто пишет о событии столь «примитивно», что у современного читателя может сложиться впечатление, будто его собеседник «умом прост и не книжен». Это объясняется тем, что описания в них еще не терминологичны, но «уже позволяют типологизировать происходящее [7, с. 10]. Однако степень обобщенности летописных описаний меньше, чем в привычных для нас современных текстах; они намного более конкретны. Конкретизация достигается, в частности, путем опосредованного присвоения описываемым людям, действиям, событиям дополнительных, уточняющих имен. Следовательно, не только наш образ мира принципиально отличается от образа мира летописца, но и способы его описания. Летописец оказывается в положении миссионера, попавшего в страну неверных. Его речи во многом непонятны непосвященным «дикарям», какими являются современные читатели. Их восприятие происходит на уровне привычных им образов и категорий. Поэтому при анализе древнерусских текстов задача интерпретатора (читателя) заключается в том, чтобы научиться воспринимать древние тексты не с позиции современного читателя, а проникать в глубинные смыслы повествования, погружаясь в культурную ситуацию Древней Руси, внимательно вчитываясь в каждое слово памятника. Правильность восприятия любого текста, а древнерусского в особенности, обеспечивается не только языковыми и графическими единицами и средствами, но и общим фондом знаний, по-другому «коммуникативным фоном», на котором осуществляется текстообразование и его декодирование, поэтому восприятие связано с пресуппозицией (пре – лат. prae – впереди, перед, supposition – предположение, презумпция).
Пресуппозиция – это компонент смысла текста, который не выражен словесно, это предварительное знание, дающее возможность адекватно воспринять текст. Такое предварительное знание принято называть фоновыми знаниями.
Фоновые знания – это знания реалий и культуры, которыми обладают пишущий и читающий [15, с. 79].
Незнание культурно-исторических оценок эпохи затрудняет, а порой делает невозможной интерпретацию древних текстов. Ведь древнерусские тексты являются «вместилищем не только фактов развития языковой системы, но и хранилищем самой разнообразной информации (об авторе, об эпохе, о людях, живущих в ней, об их духовных и материальных ценностях), а летописец не примитивный писец, а весьма начитанный книжник, мастерски подбирающий из множества известных ему фактов «куски драгоценной смальты» [9]. Именно поэтому писатели и поэты, художники и композиторы черпали в древних летописях сюжеты своих произведений. Интересны они и нам, живущим в XXI веке.
Действительно, при анализе древнерусских памятников обнаруживается более или менее устойчивый круг тем, определяемых древнерусской реальностью, традицией, характером мировоззрения эпохи. Но древнерусская литература неотделима от истории государства, а следовательно, от истории княжеского рода, поэтому в древних текстах большое место занимают вопросы старшинства, землевладения, «внутрисемейной» политики. Однако предметом памятников древнерусской письменности становились лишь определенные события жизни семьи, даже княжеской, преимущественно носящие официальный характер: крещение княгини Ольги, выбор веры древними русичами, неудачный поход князя Игоря и др. Для их понимания современным читателям нужны знания реалий и культуры Древней Руси, что делает необходимым культурологический комментарий, предваряющий собственно лингвистический анализ текстов древнерусской письменности.
Так, например, анализу легенд, включенных в «Повесть временных лет», должен предшествовать экскурс в историю средневековой Руси, что дает возможность вспомнить о том, что русичи в древности представляли собой 12 племен, из которых образовалась древнерусская народность, что княжеский род пошел, по преданию, от великого Рюрика, что главой рода на Руси был великий князь, «сидевший в Киеве», что великокняжеская власть передавалась не по наследству, а по старшинству: от старшего брата к младшим, то есть только по мужской линии, что при этом знаменитая «бабка» Владимира Крестителя, княгиня Ольга, вопреки средневековым традициям, стала во главе княжеского рода после смерти мужа. Княгиня была удивительной личностью в истории Древней Руси: мудрая, волевая, жестокая с обидчиками и справедливая с дружинниками, отомстившая страшной местью древлянам за смерть мужа, посадившая четырехлетнего сына в седло, стоявшая впереди своего войска, принявшая Бога одной из первых на Руси и читавшая священные книги. Княгиня Ольга – личность противоречивая, постоянно притягивающая к себе и почти легендарная, которая одной из первых была причислена к лику святых.
Известно, что одной из специфических особенностей древнерусских текстов является их анонимность, когда мы практически ничего не знаем о личности писателя (писца, составителя текста), об условиях его жизни и т. д. Однако при внимательном языковом анализе памятников в них можно найти сведения о самом авторе, о его мировоззрении и мироощущении, понимании им современных ему исторических процессов, его отношении к историческим личностям, его представлении об окружающем обществе, об эпохе, в которой он жил и работал.
Итак, «форма авторства» всегда есть категория искомая, не составляют исключения и древнерусские тексты. Через форму представления создается субъект повествования. И непосредственный автор (субъект, от имени которого предлагается текст) каждый раз предстает то как автор-повествователь, то как автор-описатель, то как автор-«объяснитель» и др. Естественно, образ автора создается в тексте речевыми средствами, однако этот образ творится читателем. Он находится в области восприятия, но восприятия, конечно, заданного автором.
Каждый авторский текст (различной функционально-стилевой ориентации) характеризуется общим, избираемым автором способом организации речи, избираемым часто неосознанно, так как этот способ присущ личности, именно он и выявляет личность. В одних случаях это открытый, оценочный, эмоциональный строй речи; в других – отстраненный, скрытый: «объективность и субъективность, конкретность и обобщенность-отвлеченность, логичность и эмоциональность, сдержанная рассудочность и эмоциональная риторичность – вот качества, характеризующие способ организации речи» [3, с. 104].
Таким образом, личностное отношение к предмету изображения, воплощенное в речевой структуре текста, в том числе и древнего, и есть образ автора.
Завершая разговор об образе автора, в качестве примера приведем возможный ход рассуждения на тему личности автора «Повести временных лет» Нестора при анализе легенды о крещении княгини Ольги: «Нестор, кто он: крещенный, обращенный в православную веру русич, истово веривший в святое писание, соблюдавший все обряды христианской церкви, «поганый русин», темный, непросвещенный Всевышним язычник или же добрый христианин, не до конца избавившийся от своих языческих предрассудков?!». Ответ на поставленные вопросы мы находим в самом тексте памятника при внимательном его чтении.
Так, анализируя первую фразу отрывка: «Eaa Weuaa au a?aee», – обращаем внимание на то, что цель визита Ольги в Греческую землю летописец не называет, а это значит, что стремления принять христианство, по крайней мере, в этот свой визит, великая княгиня не имела. Трудно поверить в то, что если бы у нее эта цель была, то автор умолчал бы о ней. Эти выводы подтверждаются и дальнейшим анализом текста легенды. Мысль о принятии христианства возникает у Ольги позже, когда ей стал понятен истинный смысл слов цесаря Константина, обращенных к ней: «Iiaiaia ane o??oaeoe au a?aah n iaie» («достойна ты царствовать с нами в городе нашем»). Следует обратить внимание на то, что слова автора как бы помогают нам понять истинный смысл слов цесаря: «aeahau ? aia?o nou? chei eeoaiu e niuneaio». («и увидев, что она красива лицом и разумна»). В этой ситуации становятся понятны дальнейшие слова Нестора: Wia ?acoihaoe‚ ?a?a ei o???: «Acu iiaaia aniu‚ aa aua i# oiuaoe e?n?oe‚ oi e?n?ou i# naiu‚ aua ee‚ oi ia e?u??n#» («она же, уразумев [смысл этого обращения], ответила цесарю: я язычница, если хочешь крестить меня, то крести меня сам, а то не крещусь»). Очевидным является сиюминутное решение Ольги принять христианскую веру из рук самого цесаря Константина, которое обусловлено пониманием ею истинного смысла его слов. Только в таком контексте становятся понятными и дальнейшие слова княгини: «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам. », – ведь этого ей никто не предлагал, об этом в тексте легенды ничего не говорится.
Дальнейшее чтение легенды позволяет увидеть отношение автора к своей героине: он как бы слегка усмехается над наивностью цесаря, попавшего в ловушку, умело расставленную Ольгой, и восхищается мудростью и прозорливостью княгини: E ii e??uiue aicaa ? o??u e ?a?a ae: Oiu? o# ii"oe niah ?aih. Wia ?a?a: Eaei oi?aoe i# ii"oe‚ e??nou i# naiu e ia?aeu i# oua?u?, a oa?"iaou oiai ihnou caeiia‚ a ou naiu ahne. («и после крещения позвал ее к себе царь и сказал: хочу взять тебя в жены, она же отвечала: как же ты возьмешь меня в жены, если крестил меня сам и назвал дочерью, ведь у христиан нет такого закона, ты сам знаешь»). И особенно ярко это видно во фразе Константина: E ?a?a o??u: «Ia?aee?eaea i# ane Weuaa» («и сказал царь: перехитрила меня Ольга»), – где Нестор употребляет исконно русский глагол ia?aee?eaoe, который соответствует современным выражениям обвести вокруг пальца, надуть. В этом слове особенно явно слышится авторская ирония. Нестор как будто бы одобряет поступок Ольги, понимая и давая это понять читателю, что обращение в христианскую веру в этот свой приезд в Греческие земли для княгини – поступок, продиктованный больше обстоятельствами, чем внутренней готовностью к этому акту.
В свете сказанного возвратимся к вопросу: «Можно ли считать Нестора язычником?» Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным, поскольку при внимательном чтении текста мы не могли не обратить внимания на то, что та часть повествования, которая отводится описанию самого обряда посвящения княгини Ольги в христианство, написана рукой истинного христианина, с благоговением и трепетом рисующего таинство этого обряда. Мы как бы вместе с автором ощущаем всю торжественность его, ту значимость, которую он должен иметь в дальнейшей судьбе героини: E e?n?oe ? o??u n ioa?oiiu. I?inahuaia ?a auaoe‚ ?aaiaaoan# ao?a? e oheiiu. Wia ?a iieeiieaoe aeaao‚ noi"oa‚ aee aoaa iaia"
ia aieia?ue q?aiu". Iieeiieaoen# io??a?oo ae?ue: Ie?oaaie oaieie, ae?aei‚ aa no?aiaia aoao ^ nhoe iai?e"ciuiu («и крестил ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая; и поклонившись патриарху со словами: «Молитвами твоими, владыка, пусть буду сохранена от сетей дьявольских»).
Но вместе с тем от внимательного читателя не ускользнет и то, что наряду с христианским началом в Несторе еще живы языческие традиции, позволяющие ему увидеть в самом факте крещения Ольги не деяние, к которому она пришла сознательно, а поступок, продиктованный обстоятельствами. Летописец позднего времени (XV–XVI вв.), имеющий более длительный опыт жизни в христианской вере, акценты бы расставил иначе.
Итак, после всех рассуждений по поводу личности Нестора мы приходим к выводу, что перед нами, конечно же, христианин, в котором еще живы языческие традиции. Таким образом, личностное отношение к предмету изображения, воплощенное в речевой структуре древнерусского текста, позволяет нам глубже понять образ повествователя.
Актуализация в последние десятилетия идей антропологической лингвистики, обратившейся к изучению «души языка», то есть опредмеченному в нем мировидению, системы ценностей этноса, способствовала возрождению интереса к идее В. фон Гумбольдта о языке «как деятельности народного духа». Развитие этой идеи происходит сегодня в двух направлениях – исследование «стереотипов» культурного самосознания и реконструкция «языкового сознания народа».
Бесспорно, язык – это, без преувеличения, летопись народа, отголосок его жизни. Но для того, чтобы хотя бы в самом общем виде представить жизнь далекого предка, нужно попытаться взглянуть на мир его глазами. Понять особенности видения этого мира, восстановить его представление о жизни и ее ценностях, попытаться понять его «изнутри». Но чтобы понять человека, надо, в первую очередь, познать его духовный мир. «Разгадать тайну о человеке, – писал в свое время Н. Бердяев, – значит разгадать тайну бытия. Познай самого себя, и через это познаешь мир» [1, с. 86]. Но познать древнего русича, жившего в далеком средневековье, понять, «каким видел он средневековый мир, каким видел самого себя», можно только через обращение к памятникам древнерусской письменности, раскрывающим тайны картины мира и общественной психологии. Именно язык формирует понятия и организует восприятие в связную картину мира, которая в разных культурах моделируется, естественно, по-разному. Только язык позволяет увидеть и понять человека «изнутри» [4, с. 6].
Средневековая культура, как и современная, жила и развивалась в «языковой оболочке», определяя тот мир смыслов, мир ценностей и идеалов человека, который отразился в языке. А если принять во внимание тот факт, что любая культура, по определению Ф.Ницше, – это «самореализация человека» [12, с. 98], то, постигая человека, и в частности его язык, мы можем, погружаясь на разную глубину его истории, понять древнего человека и архетип его культуры.
При этом в центре нашего внимания оказывается не идеология средневековья и то осмысленное представление о мире, которое изложено в научных трактатах, а то мироощущение, то восприятие средневековым человеком самого себя, которое стихийно отразилось в языке и потому не является полностью идеологизированным, определяемым социальным статусом человека.
Ведь присутствие человека в языке ощущается на всех языковых уровнях (сравните, например, развитие категории одушевленности в старославянском и древнерусском языках, которая первоначально зарождалась как категория лица и появилась сначала у существительных мужского рода, обозначавших общественно полноправных лиц (например, отец, муж, князь и др.), или формирование безличных предложений в русском языке, которое первоначально оказалось связанным с древними воззрениями славян на природу, с верой в сверхъестественные силы, которые ими табуировались. Однако более всего антропоцентричность языка проявляется в лексике, и особенно в словообразовании, в котором ярко выражена идея языкового созидания.
При анализе языка древнерусских текстов в центре нашего внимания оказывается человек как личность, включающий, с одной стороны, психологические особенности, определяющие его индивидуальность, а с другой – социальные, указывающие на его социальную роль и опыт деятельности в обществе, то есть, по сути дела, в центре нашего внимания именно этот «фактический человек», человек социальный в контексте интеллектуального языка и культуры Древней Руси, отразившейся в древнерусском языке.
Избранный нами путь исследования языка памятников древнерусской письменности позволяет эксплицировать языковую личность в ее языкотворческом акте, в связи с чем реальной величиной при таком подходе «оказывается не «язык» в отвлечении от человека, а только человек как носитель языкового мышления» [2, с. 182].
Признавая объективную необходимость многоаспектного изучения текста, можно все-таки выделить основные аспекты, связанные с характеристикой древнерусского текста как цельного произведения, назвать основные методы и принципы анализа письменных памятников Древней Руси.
Методы и принципы диахронического анализа текста коренным образом отличаются от соответствующих процедур синхронного анализа как по своей сути, так и по смыслу нацеленности на результат. Если последние служат констатирующее-нормативной цели, то первые ориентированы на объяснение языковых фактов, на поиски ответа на вопрос о том, какова жизнь языка во времени и пространстве. Историческое изучение языка, его слов, форм, конструкций и так далее несводимо к формальной процедуре реконструирования, оно охватывает широкие сферы становления, изменения и развития культуры, включающей все стороны общественной жизни.
Однако методы, принципы, приемы диахронического и синхронного языкознания не разделены между собой непроходимой стеной. Они взаимно дополняют друг друга, обслуживая интересы и потребности лингвистики как единой науки. Поэтому одни и те же методы, приемы, хотя и с разными установками, могут быть использованы как в диахронической, так и в синхронной лингвистике.
Приведем примеры анализа древнерусских текстов на всех языковых уровнях: фонетико-фонологическом, лексико-семантическом, морфологическом, синтаксическом.
Анализ древнерусских текстов может быть разной глубины и проникновения, но начинаться он всегда должен с замедленного чтения текста под лингвистическим «микроскопом». Замедленное чтение памятников древнерусской письменности является отправным пунктом подчас очень долгого и тяжелого пути исследования конкретного текста, первой зацепкой, которая дает возможность заглянуть в далекое прошлое нашей Родины через слово, окунуться в культурную ситуацию Древней Руси.
Замедленное чтение как начало анализа и последующая работа над текстом имеют как образовательный, так и воспитывающий и развивающий характер. Оно воспитывает и лингвистически, и методически, поскольку не только вырабатывает у читающих умения и навыки лингвистического комментария как методического приема, но и дает необходимые знания для самостоятельного проведения глубокого и всестороннего исследования любого древнерусского текста, а впоследствии и любого художественного текста.
Основным принципом лингвистического анализа древнерусского текста является рассмотрение его языковой материи:
в качестве определенной микросистемы древнерусского языка на фоне современного русского языка;
в плане структурно организованного «плана выражения» определенной (всегда так или иначе воспитывающей) информации.
Указанным принципом обусловлены все остальные. Особенно важные из них можно сформулировать следующим образом.
Языковые средства, образующие тот или иной древнерусский текст, должны быть проанализированы прежде в их отношении к соответствующим фактам современного русского литературного языка. Этот анализ будет затрагивать явления всех языковых уровней с их значением и формами проявления. Все отклонения и отступления от современных литературных норм (они могут касаться произношения, правописания, семантики, морфологии, синтаксиса, стилистических свойств и словоупотребления) должны быть соответственно объяснены. Все лингвистические особенности разбираемого древнерусского текста должны быть соответственно тем самым истолкованы.
При анализе языкового материала древнерусских текстов одновременно должны быть подвергнуты разбору также и все выражаемые им экстралингвистические факты, так как без их знания памятник не будет понят или будет понят неправильно. Иначе говоря, номинативные единицы языка (слова, фразеологизмы, свободные словосочетания) должны быть раскрыты во всех присущих им фоновых и коннотативных значениях как языковые обозначения того или иного культурно-исторического (лингвострановедческого) содержания.
Этот аспект анализа особенно важен для понимания древнерусских текстов. Естественно, что такое расширение лингвистического анализа текста в сторону культурно-историческую необходимо лишь в определенных пределах – только для объяснения непонятных носителю современного русского литературного языка архаических и экзотических явлений и понятий (выраженных историзмами, этнографизмами и экзотизмами) и «фоновых семантических долей» [5, с. 26] слов и словосочетаний.
Анализ языковой материи древнерусского текста в идеале должен быть абсолютно беспристрастным и объективным, основанным только на реально существующих лингвистических фактах, полностью исключающий современное ее восприятие и толкование. Лишь в таком случае окажется возможным настоящее погружение в сокровенную суть авторского замысла, а через его (автора) слово и в культурную ситуацию Древней Руси.
Сформированные принципы лингвистического анализа древнерусского текста предполагают различные методы и приемы (а тем самым процедуру и формы) его проведения. Вариативность методов и приемов здесь задается и языковым материалом памятника, и поставленными задачами, всегда имеющими вполне определенный (то очень ограниченный и локальный, то широкий и общий) характер. Вместе с тем методические приемы выделения и квалификации соответствующего языкового факта среди других, сравнение и сопоставление его с другими (тождественными, аналогичными и пусть совершенно иными, но соотносительными), а также исследующее всестороннее рассмотрение его в большом синхронно-диахроническом языковом и историко-культурном контексте являются самыми важными.
Каждый анализируемый языковой факт в древнерусском тексте должен быть прежде всего вычленен как отдельная лингвистическая единица, определен как элемент языковой системы древнерусского языка, а затем уже путем сравнения, сопоставления с другими фактами – точно и четко осознан в своих лингвистическом и эстетическом значениях и функциях.
Известно, что в тексте все аспекты языка значимы, так как передают если не понятийную информацию, то, во всяком случае, информацию эстетическую и эмотивную. Поэтому явления языка и речи независимо от уровня, к которому они относятся, рассматриваются нами в их отношении к содержанию текста.
В нашем конкретном случае древнерусский текст является объектом лингвистического и культурологического анализа на уроках русского языка в старших классах гуманитарного профиля, а также на занятиях со студентами филологических специальностей. В зависимости от поставленных методических задач и этапа обучения анализ может во многом варьироваться. По своему объему он может быть либо полным, либо выборочным. Так, например, комплексному анализу древнерусского текста, включающему и культурно-исторический комментарий, может предшествовать аспектный, или выборочный, анализ.
Покажем фрагменты поуровневого (аспектного) лингвистического анализа древнерусских текстов. Так, например, при фонетическом анализе древнерусского текста в первую очередь необходимо определить звуковое значение букв, которые отсутствуют в современном русском алфавите, раскрыть слова под титлами, выяснить числовое значение букв, если таковое имеется. Лишь только затем характеризовать фонетические явления, присущие древнерусскому языку, или явления, отражающие особенности церковнославянского языка.
